Заправляй кровать - Страница 12

Боевой дух быстро испарялся. Была всего лишь среда, и мы знали: впереди еще три дня страданий и усталости. Для многих курсантов настал момент истины. Нас била дрожь, руки и ноги затекли от неудобных поз, а кожа стала такой чувствительной, что малейшее движение причиняло дискомфорт. Надежда на то, что нам удастся выдержать обучение, угасала.

На фоне далеких огней города показался силуэт инструктора. «Морской котик» решительно прошел к берегу моря. Он поднес ко рту рупор и заговорил очень мягко, как старый друг: предложил уставшим курсантам сделать перерыв. Он сказал, что мы можем присоединиться к нему и другим инструкторам у огня. У него был и горячий кофе, и куриный суп. Мы можем отдохнуть, пока не взойдет солнце. Перевести дух. Расслабиться.

Я чувствовал, что некоторые курсанты готовы принять его предложение. В конце концов, сколько еще мы высидим в грязи? Сухо и тепло, горячий кофе и куриный суп — звучит заманчиво… Но это была ловушка. Ведь инструктор хотел одного: чтобы пятеро из нас выбыли. Всего лишь пять человек — и тогда для остальных мучения закончатся.

Курсант позади меня пошел на зов. Я ухватил его за руку и крепко сжал. Но его желание выбраться из грязи было слишком сильным. Он высвободился и побрел к сухой земле. Я увидел, что инструктор улыбается. Он знал: решился один — решатся и другие.

Внезапно сквозь рев ветра послышался голос. Пение. Оно было усталым и хриплым — не для нежных ушей, — но достаточно громким, чтобы на него обратили внимание все. И все поняли мелодию. И вот уже один голос перерос в два, два — в три. И вскоре пел каждый.

Курсант, направившийся к сухой земле, повернулся и снова занял свою позицию за мной. Взяв меня за руку, он также запел. Инструктор поднял рупор и крикнул, чтобы мы немедленно замолчали. Но никто не послушался. Он заорал на старшего среди нас, чтобы тот навел порядок. Но пение продолжалось. С каждой угрозой голоса становились громче, мы чувствовали себя крепче, а стремление выстоять вопреки тяготам делалось несгибаемым. Огонь освещал лицо инструктора во тьме: он улыбался.

Опять-таки мы усвоили важный урок: одному человеку под силу объединить всю группу. Он способен воодушевить остальных, дать им надежду. Если он в состоянии петь, сидя по шею в грязи, значит, в состоянии и мы. Если он сумеет выдержать зверский холод, значит, сумеем и мы. Если он может держаться, значит, можем и мы.

* * *

Зал военной авиабазы в Довере был полон скорбящих семей: безутешные дети всхлипывали в объятиях матерей; родители держались за руки в надежде набраться сил друг у друга; на лицах жен застыло отстраненное выражение неверия. Всего лишь пять дней назад в Афганистане был сбит вертолет с «морскими котиками» и их коллегами из афганского спецназа. Все 38 человек на борту погибли. Это крупнейшая потеря в ходе войны с терроризмом.

Через час без малого в Довере должен был приземлиться большой транспортный самолет C-17. Родственникам павших героев предстояло пройти к нему и встретить гробы, покрытые флагами. Пока семьи ждали, в зал пришли президент Соединенных Штатов, министр обороны, другие министры и военачальники. Они хотели отдать последние почести погибшим и утешить тех, кого могли.

Я бывал на десятках мероприятий, посвященным павшим воинам. Это нелегко: я часто сомневался, что мои соболезнования хоть что-то значат для тех, кто потерял близких, и что шок позволит им их воспринять.

Мы с моей женой Джорджэнн стали говорить с семьями, и я с трудом подыскивал нужные слова. Как выразить свою эмпатию? Как объяснить, что их сын, муж, отец, брат или друг пожертвовали жизнью не напрасно? Я делал все, чтобы утешить каждого. Я обнимал их. Я молился с ними. Я пытался оставаться сильным ради них, но в глубине души чувствовал: всё не то.

Затем, встав на колени возле пожилой женщины, я заметил, что рядом одна семья беседует с Джоном Келли, генерал-лейтенантом морской пехоты. Келли, военный советник министра обороны, был высоким и подтянутым человеком в безукоризненной форме, с коротко стриженными седыми волосами. Вокруг него собрались люди — убитые горем родители и их дети, — и я физически ощутил, как его слова сочувствия и поддержки вливают в них силы. Он улыбался — и они улыбались. Он обнимал их — и они его обнимали. Он протягивал им руку — и они крепко ее пожимали.

Еще раз обняв этих людей и поблагодарив их семью за их жертву, Келли перешел к следующей группе. В течение следующего часа он побеседовал почти со всеми семьями в зале. И его слова, больше, чем слова любого другого человека, трогали сердце каждого родителя, каждой жены, каждого брата, каждой сестры, каждого друга. В его словах звучало понимание. Они были исполнены сострадания, а превыше всего — надежды.

Только Джон Келли мог изменить ситуацию в тот день. Только он мог дать надежду, ибо знал, что такое потерять сына на войне.

Первый лейтенант Роберт Келли был убит в Афганистане в 2010 году, когда служил в 3-м батальоне 5-го полка морской пехоты. Генерал Келли и его семья страдали после трагедии, как и люди в Довере. Но семья Келли выжила. Она прошла через муки, боль и чувство невосполнимой потери.

Я смотрел на него в тот день и заряжался энергией. Ведь когда ты теряешь солдата, ты не только скорбишь об утрате: ты боишься, что эта судьба ждет и тебя. Ты начинаешь думать, переживешь ли потерю ребенка. Размышлять, на кого останутся близкие без твоей поддержки. Ты надеешься и молишься о том, чтобы Бог был милостив и не взвалил на твои плечи этот немыслимый груз.